Вы ошиблись, господа!
Одесский клуб основали в конце 18 века простые русские люди: де Рибас, де Волан, Ланжерон и Бродский.
Всемирным клуб сделала одесская диаспора. Первым отвалил герцог де Ришелье, сменивший Дюковский парк на Версальский, потом Давид Ойстрах уехал на подмостки других театров (хотя лучшие строительные подмостки — вокруг одесской оперы).
Для въезда в Одесский клуб надо было отсидеть карантин, а чтобы войти во Всемирный — пересечь границу, которая еще не была на замке, и Родоконаки, Отоны и Шевченки ездили в Мариенбад, как на грязи Куяльника. Клуб ждал границы до 17-ого года... Если бы Октябрьская Социалистическая Заварушка ничего бы не сделала, кроме роста Всемирного клуба одесситов, то и тогда бы празднование 7 ноября было бы оправдано.
...А вокруг рождалось вечно живое учение о Порто-франко. Там, за чертой оседлости вокруг Еврейской больницы, готовились во Всемирный клуб биндюжники и чахоточные мальчики со скрипкой и наганом.
Если называть сегодня Отцов-Учредителей клуба, то среди первых будут господин Столярский, как папа Карло, стругавший вундеркиндов для заграничного Поля чудес, и одесский ОВИР. В отличие от нашего, румынский ОВИР мешал Клубу быть Всемирным. Ограбленный Остап стал первым отказником великой эпохи Индустриализации. Но проклятая Сигуранца хотела заменить весь Клуб бодегой под названием Транснистрия. Что из этого вышло, можно спросить у Чаушеску или у кладбищенских нищих напротив Артучилища (пардон, Всемирной Одесской академии).
Клуб рос вдаль и вглубь... В 41 году подпольный обком партии ушел в катакомбы, став Всемирным Подземным Одесским обкомом в диаспоре.
Сколько же членов в этом престижном Клубе?
Тех, кто в Молдавии или на Воркуте, считать? Кто все еще плавает в загранку в объятиях 2-го помощника?
Простых музыкантов, не Яшу Хейфица, принимают? Смотрели же мы многократно “Два бойца” ради:
— Вы музыкант?
— Нет, я одессит!
... и простили Бернесу черемуху, что он посадил на Фонтане.
Принять ли Хаммера? — ведь аммиак Припортового завода тоже способствовал бегству во Всемирный клуб... Раньше можно было пробраться в Клуб, переспав с русской женщиной, конечно, если она оставалась довольной... А за переспать с француженкой? при том же условии?
Достаточно ли проживать на Греческой, Арнаутской, Итальянской, на Французском бульваре, в Кляйн-Либентале? Иметь прописку в “Гамбринусе”? Тех, кто на Котовского, на 1-ом и последнем этажах, — предлагать?
Датой основания Клуба можно считать день ходатайства адмирала де Рибаса об использовании сделанных им развалин Хаджибея для строительства поселка Таирова. Если верить Доротее Атлас, граф Зубов взялся убедить в этом царицу. Судя по подписанному наутро указу “Здесь будет город заложен”, Екатерина осталась довольна, хотя русской женщиной и не была.
Но… Господа, не стоит спешить с праздником, пока Одесса теряет своих детей — неблагодарных или нежеланных, талантливых или амбициозных... В приставке “Всемирный”есть и трагедия любимого города, который не может спать спокойно, если уплывают его сыновья. Но не только море манило во Всемирный. Море, которое звало и искушало поколения, было лишь окном в живописный, огромный мир. И только те, которым было положено, знали, что именно подталкивало одесситов к этому окну.
Кто же тогда создал Всемирный клуб одесситов?
Те, кто остались!!! Те, кто не дали нам превратиться просто в одесское рассеяние. Одесситы всех стран
— возвращайтесь!

С благодарностью, Михаил Обуховский.
Лион, Франция.

ВСЕГО 13 СТРОЧЕК…

…Крошечная информация, всего 13 строчек из “Рекламы “Порто-франко” (“ОЛ” № 68), подняли во мне бурю чувств и воспоминаний. Я имею в виду сообщение о смерти московского художника Михаила Иванова
(1927 — 2000). Трудно в это поверить.
Здесь, в Нью-Йорке, точно так же, как и в Одессе, смотрят на меня три любимых мною Переделкинских пейзажа — работы М. Иванова...
Знакомство моих родителей с Всеволодом Вячеславовичем Ивановым и его семьей относится к 1941 году. В.В. Иванов широкой публике был известен, в основном, как автор знаменитой — до войны — пьесы “Бронепоезд 14-69”. В свои молодые годы был он членом группы ленинградских писателей “Серапионовы братья”. Его творческая судьба, к сожалению, сложилась так, что своеобразная, философская проза его не находила понимания в советских редакциях — журнальных и книжных. Он писал главным образом “в стол”, печатался очень мало. Многое было впервые опубликовано уже после его смерти, когда изменились времена.
Итак — 1941 год. Война, эвакуация, Ташкент, где находилась тогда значительная часть московской и питерской художественной интеллигенции — писатели, ученые, музыканты, актеры... Моя мама и мать Миши, Тамара Владимировна, работали в Комиссии помощи эвакуированным детям (при Наркомпросе УзССР), которую возглавляла жена Горького — Екатерина Павловна Пешкова. А мой отец, выражаясь по-старинному, пользовал (т. е. лечил) всю семью Ивановых. Дружеские контакты — личные и письменные — продолжались вплоть до смерти моей мамы в 1987 году. Поэтому о настоящем отце Миши, Исааке Бабеле, я узнала очень давно, лет 50 назад.
Кстати, преддипломную практику Миша проходил в Одессе. Он приехал вместе со своим другом, тоже Мишей (будущим известным театральным художником), и летние месяцы 1949 года ребята жили у нас дома, на Островидова. Мне помнится, что тема Мишиного дипломного проекта была как-то связана с “героическим трудом советских моряков”. Помню какие-то этюды с кораблями, рабочими и т. д. Но Миша оставался верен себе — главными в его работах были облака и море.
Тем летом благодаря Мише я узнала, что Б.Л. Пастернак пишет роман — будущий “Доктор Живаго”. Младший Мишин брат, Кома (ныне один из виднейших российских ученых-филологов, человек абсолютно энциклопедических знаний, Вячеслав Всеволодович Иванов, преподает в одном из университетов США) регулярно писал Мише письма. В некоторых из них он пересказывал содержание уже написанных глав романа, которые Борис Леонидович читал вслух, приходя к Ивановым на дачу. Кроме того, Кома переписывал для Миши стихи к роману. Эти листки со стихами я храню по сей день.
На память о пребывании М. Иванова в Одессе сохранилась фотография: два молодых художника, два Миши, в полосатых тельняшках и мятых брюках, с этюдниками и рабочими ящиками, весело и озорно улыбаясь, позируют уличному фотографу.
И было это всего 51 год назад!
Лилия БЕЛЕНЬКАЯ,
Бронкс, Нью-Йорк.
“Одесский листок” № 71, 2000 год.

С гордостью называя себя филиалом Всемирного клуба одесситов, наше юное землячество, которому и года нет, выражает Клубу искреннюю признательность за его усилия по сплочению одесситов, разбросанных сегодня по всему миру. И здесь Одесса оказалась на высоте: укажите хотя бы еще одно сообщество, где так любим и почитаем его президент, где вице-президенты — в его отсутствие — не плетут интриги, не готовят переворот, но всячески способствуют тому, чтобы никто и не заметил временного отсутствия президента, где вся “команда” — истинные единомышленники, фанатично преданные высоким идеям единения своих земляков!..
Поздравляя сегодня Михаила Жванецкого, Евгения Голубовского, Валерия Хаита, Галину Владимирскую и всю их “команду”, среди которой нельзя не выделить моторного Леонида Рукмана с его неистощимой любовью к городу. Одесситы Лос-Анджелеса искренне верят в неизмеримо долгое существование ВКО, потому что они отождествляют его со всегда родной для них Одессой. И пусть полюбившаяся всем газета Клуба “Всемирные одесские новости” так же долго будет радовать новые и новые поколения одесситов, где бы они ни находились, своим высоким интеллектом, помноженным на удивительный оптимизм.
Ассоциация одесситов Лос-Анджелеса от всего сердца приветствует юбиляра!
Президент Ассоциации одесситов Лос-Анджелеса Борис Ципис.
Редактор газеты “Одесский маяк” Анатолий Горбатюк.

Я с большим волнением и надеждой обращаюсь к Всемирному клубу одесситов. Мне очень нелегко, хоть мысленно я начинал писать это письмо сотни раз за последние несколько лет.
Мне жаль, что я не родился в Одессе. Впервые я увидел самый красивый город на Земле в конце 50-х годов во сне. Через год я буду в Одессе, и именно то, что я видел во сне, увижу наяву. Я с семи лет бредил Одессой, а когда после школы поступил в институт Ломоносова, влюбился в город бесповоротно, раз и навсегда, до дрожи в груди, до слез на глазах. Судьба подарила мне десять лет жизни в Одессе — с 1971 по 1981 год — счастливое время, которое навсегда в моей памяти и перед моими глазами.
Я счастлив, что пережил холеру 70-го и бурю 75-го, что жил на Большом Фонтане и в Аркадии, слушал “Папиросы” в “Гамбринусе”, лазил по заброшенным катакомбам, торжествовал за “бронзу” “Черноморца”, работал садовником в монастыре и осветителем в старом театре музкомедии, здоровался за ручку с дядей Мишей Водяным и Фиделем Кастро, знал все бодеги на “Большом кругу” и возле “Привоза”, трясся от землетрясения 77-го года и имел самые невероятные приключения в Люстдорфе и Мангейме, Аптекарском переулке и на Староконном рынке, в Дюковском саду и офицерской столовой, на ОКПП “Одесса” и в “Зверинце”.
Еще с тех времен была у меня мечта: приобрести старинный автомобиль, участвовать в Юморине и съехать в нем по Потемкинской лестнице. Я купил такой автомобиль, “OPEL-ADAM” 1938 г. выпуска. Но, увы, в жизни кое-что изменилось, и его пришлось продать за копейки. Когда пришло время кооперативов и малых предприятий, я создал такое предприятие и назвал его “Аркадия”, оно работало больше пяти лет.
Мысль написать книгу (естественно, за мою любимую Одессу) пришла мне еще в 1980 году. Я знал, что это будут веселые новые одесские рассказы, и книга так и должна будет называться.
Увы, я не смог этого сделать даже к 200-летию города. Но к концу тысячелетия, в этом году, я ее таки закончил.
Я был шокирован, когда название “Новые одесские рассказы” увидел на экране телевизора. Правда, еще раньше, когда книга, пусть мысленно, но начала принимать законченные формы и перерастать в большую повесть, и я знал, что в названии будет слово “Аркадия”, мне случайно попалась на глаза газета, где были слова Михаила Михайловича Жванецкого о том, что он хочет написать книгу об Аркадии и воссоздать мир, который бесследно исчез. Меня снова начало трясти. Неужели я ничего не успею?..
Я написал книгу о своем любимом теплом городе. О море, солнце, белой акации, ракушечнике, любви, братстве, интернационализме, доброте. И о старом трамвае в Аркадию. Или в юность?
Я всегда завидовал белой завистью людям, которые спокойно могут ходить, хоть каждый день, по этому священному городу, вечному в своей красоте, не похожему ни на какой другой, который будоражит и пьянит, как первая настоящая любовь, на всю жизнь заполнившая сердце.
Я очень хочу, чтобы моя книга увидела свет. Когда одесситы, уехавшие далеко от своего родного города — на время или на всю жизнь, будут читать ее, я знаю — на их губах будет играть грустная улыбка, а перед глазами пронесутся вихри теплых воспоминаний о том времени, когда Одессу населяли одесситы и она была еще “той” Одессой.
Увы, я не родился в Одессе. Наверное, только затем, чтобы все время грустить и думать о своем любимом городе.
Если у “Книги рекордов Гинесса” есть техническая возможность проверить уровень чувств, я уверен, прибор покажет, что мое сердце бьется сильнее и трепетнее всех сердец в мире при любом упоминании Одессы.
С волнением и надеждой я обращаюсь к Всемирному клубу одесситов: не оставьте без внимания это письмо. Тот, кто любит Одессу так, как люблю ее я, обязан сделать для родного города что-то очень хорошее и на долгие годы. Моя книга — это возможность для меня признаться в трепетной любви к этому прекрасному городу.
Я верю, что моя книга будет издана далеко за рубежом, в Америке и Австралии, везде, где живут одесситы. Они будут плакать, улыбаясь, и улыбаться сквозь слезы, окунувшись в свою юность, в теперь уже далекие семидесятые годы.
Эта книга — для людей, безумно влюбленных в Одессу, у которых сердце разрывается от тоски из-за того, что она так далеко. Она разбудит души людей, и я знаю, что она многим поможет “выжить” вдали от родного города.
Еще в 1980 году, задумав написать эту книгу, я решил для себя, что все деньги (в случае ее издания) пойдут в помощь престарелым неимущим одесситам. За двадцать лет мои стремления не изменились...
Когда-то очень давно, в 1972 году, когда я жил в Педагогическом переулке на 6-ой станции Большого Фонтана, я послал в “Комсомольскую искру” свои стихи (почему-то плохие, хотя видит Бог, у меня тогда были и хорошие). В ответ я получил письмо в розовом фирменном конверте, где было написано:
“Уважаемый товарищ Линовицкий! Ваши стихи редакцию не заинтересовали. Всего доброго!
Заведующий отделом идеологии и культуры Е. Голубовский”.
Прошло почти тридцать лет, и я пишу во второй раз. Почему бы и нет? Мне же пожелали всего доброго!
Буду счастлив получить от Вас письмо. Для меня это будет, как глоток пьянящего воздуха моего родного города, который всегда в моем сердце.
С глубоким уважением,
Владимир ЛИНОВИЦКИЙ.

Уважаемый Владимир Васильевич!
Ваше письмо заинтересовало Всемирный клуб одесситов. Не переживайте из-за того, что название книги может повториться, главное, чтобы содержание было неповторимым. Когда выпустите книгу, пришлите нам экземпляр. Обещаем отрецензировать ее в прессе.
Всего доброго.
Евгений ГОЛУБОВСКИЙ.